Через пять лет, в 1941 г., он написал научный отчет. Еще через два года, будучи лейтенантом военно-морского флота, Хиббен по воспоминаниям сочинил интересную научно-популярную статью для «Сатердей ивнинг пост». Редакция сопроводила статью следующими словами:
«До сих пор мы полагали, что фолсомский человек, живший 10 000 лет назад, был нашим древнейшим гражданином. Теперь у нас есть доказательство о другом древнем человеке могучем охотнике, с которым фолсомский парень не идет ни в какое сравнение»1.
Если подходить с чисто научной точки зрения, то возраст человека Сандиа, об открытии которого тогда заявил Хиббен, до сих пор точно не выяснен. Следует вспомнить, что в конце 30-х годов еще не было метода радиоуглеродного датирования, который указал бы на возраст реликтов, обнаруженных в различных слоях. Когда Хиббен сделал свое удивительное открытие, он опирался на соотношение слоев друг к другу, потому что он сразу обнаружил много четких пластов, причем находка керамических осколков на поверхности дала единственную надежную дату. Он счел их типичными для культуры индейцев пуэбло и определил их возраст приблизительно 500 лет. Уже этот возраст был интересен, но дальнейшие раскопки казались тем интересней и увлекательней, чем глубже их проводили.
Копать пришлось в сложной обстановке. Пещера, показавшаяся Хиббену чрезвычайно интересной из-за своего положения, больше походила на туннель, уходивший внутрь утеса на 138 м и опускавшийся затем на 22 м. Хотя ширина туннеля составляла около трех метров, он был почти полностью забит кучами земли, мусора и каменными завалами, которые в некоторых местах доходили до потолка пещеры. Археологу работавшие под руководством Хиббена, большей частью студенты, пользовались только обычными мелкими инструментами: заступами, лопатами, кельмами, кирками, при этом они время от времени были вынуждены работать, лежа на животе. Самым ужасным была пыль. При малейшем соприкосновении лопаты с почвой она поднималась густым облаком, при ударе заступом возникала такая густая копоть, через которую едва были видны светившиеся точки карманных фонарей, а дышать было так трудно, что археологам приходилось меняться через короткие промежутки времени. Возможно, что в этих все более ухудшавшихся условиях они прекратили бы работу, если бы приблизительно в 135 м от входа не сделали удивительное открытие.
Все произошло благодаря случаю. Один из археологов вспугнул целую тучу летучих мышей и, пытаясь уклониться от их крыльев, споткнулся и упал, причем ему в руку попало нечто, сразу вызвавшее его интерес. Он положил находку в сумку и пополз к выходу. Далее рассказывает Хиббен:
«Группа археологов собралась, чтобы при свете послеполуденного солнца разглядеть находку. Это был кусок кости, принадлежавший необычному животному: он имел форму короткого изогнутого лезвия турецкого кинжала и показался им очень знакомым. Ученые поняли, что перед ними кусок когтя какого-то очень большого животного, но только одно животное имело когти такой величины. Этот коготь принадлежал гигантскому ленивцу (гигантский наземный ленивец), вымершему минимум 10 000 лет назад»2.
Гигантский ископаемый ленивец хорошо известен из других раскопок и был во много раз больше своих сородичей, живущих в наше время; в наши дни во многих американских музеях можно увидеть реконструкции этих гигантских животных. Вероятно, грязно-желтый цвет его шкуры, медленные грозные движения и уродливая походка производили на современников жуткое впечатление. Из-за большой длины своих когтей он был вынужден передвигаться, опираясь на заднюю сторону лап. При всем этом он был травоядным и из-за своей неуклюжести сравнительно легкой добычей доисторических охотников сразу около 15 центнеров съедобного мяса! Древние индейцы охотились на гигантских ленивцев, что доказано находками, где, как и в Фолсоме, находили вместе оружие и кости животных.
Поскольку эти животные вымерли около 10 000 лет назад, с окончанием последнего ледникового периода, можно было с уверенностью назвать возраст этой части когтя: «более чем 10 000 лет».
И хотя эта находка не была первой такого рода, она возбуждала особенный интерес. Она свидетельствовала, что эта пещера 10 000 лет назад могла служить гигантскому ленивцу временным убежищем. А может быть, в нее принесли отдельные куски ленивца? Ибо не обнаружили скелета, как это было бы в случае, если бы одинокое больное животное скончалось в своем последнем укрытии. Не могли ли и это был увлекательней-ший вопрос в связи с этой находкой обнаружить следы человека, ее современника? Подчеркиваем современника, ибо в более позднее время в пещере тоже были люди; это уже доказали первые находки студента Девиса: наконечники стрел и керамика.
«Здесь появилась, пишет Хиббен, золотая возможность сделать открытие большого значения»3.
После этого раскопки организовали по всем правилам. В долине каньона разбили лагерь, к имевшимся инструментам добавили маски от пыли. Но и маски в достаточной степени не защищали от облаков пыли, осаждавшейся в легких и вызвавшей у некоторых археологов серьезные заболевания дыхательных путей. Только через несколько месяцев нашли действенное средство защиты, установив подобие огромного пылесоса; длинные резиновые шланги глубоко опускались в пещеру и отводили клубившиеся массы пыли наружу.
Благодаря этому обстоятельству смогли прокопать первую шахту в полу пещеры через покрывавший его слой пыли. На этот раз археологи находились в более благоприятных условиях, чем при большинстве фолсомских раскопок вдоль русел рек, где слои трудно было различить из-за вымываний, обвалов и сдвигов почвы; в пещере же Сандиа очередность пластов не была нарушена. Как об этом далее пишет Хиббен: